ГОСПОДИ, ДАЙ УНЕСТИ МНЕ С СОБОЙ ЭТОТ ВЕТЕР (1975-1988)
ПЕЙЗАЖ
Снова странный пейзаж
заставляет затаить дыханье –
цвета кости он,
и молочная пена в него перетекает.
По соленым ресницам моря
стекает размытое небо.
Твой взгляд тает,
столкнувшись с глазами льдинок.
и кричит на снегу кровь птицы,
как в моем теле имя твое.
НАТЮРМОРТ
Высокое светлое окно…
Из него струится синее сиянье –
ровное оно и четкое настолько,
что поймал себя ты на смешном желанье
до него дотронуться рукой.
А пониже, на столе, стакан стоит,
а в стакане – роза удивленная…
А еще пониже – ломтик хлеба –
точка –
на вот этом полотне.
ЦВЕТА
Кричал красный цвет
с мольбой к горизонту –
убей меня, милый,
невмоготу мне больше.
Желтый его утешал –
терпи, дружище, терпи,
но скоро и сам застонал –
сил моих больше нету.
А синий цвет, молчаливый, как небо,
тихо ласкал море
и ни разу не заикнулся –
мол, я не могу больше…
МАГНОЛИЯ
У больничных ворот
цветет странное дерево – магнолия
нависающими ветвями она
накрывает поверхность моря
а набухшими почками ласкает
блуждающее облако
и несмотря на это
только из окон больницы
можно ее увидеть
СРУБЛЕННАЯ ЯБЛОНЯ
целый день перед глазами стоит
обрубленный пень с ладошку
он едва заметен на земле
как след бренного мира
а вчера
огромная жизнь горела в нем
поющая звездами и
цветущая птицами
высоко
в воздухе
ТЕПЛОТА
И когда ты вселишься в дерево
потрескавшееся от мороза
ладонь заката
выдаст тебя
и земные люди
окружат тебя словно дети
и когда ты вселишься в глаза
той далекой стонущей
от древних ласк
земные люди
будут здороваться с тобой будто дети
и когда ты вселишься в сердце
задушит слова
петля слез
и тогда может быть
не узнают тебя
земные люди
***
И так без конца менялись перед глазами
мак и зеленое поле,
то мак становился огромным –
как поле,
то огромное поле – одним маком.
***
Господи, дай увести мне с собой этот ветер,
морской сырой ветер, Бог моря!
и этот день, этот зеленый день,
увести,
и еще далекий уголок моря,
синего, синее синего,
чистого, как глаза ангела.
Хочу смотреть на них без конца
и беседовать с ними,
как с теми,
которых в течение всей своей жизни
постепенно собирал в моем сердце…
Не дремли, господи, дай унести с собой мне
морской сырой ветер,
дай увести, морской бог!
ЯНВАРЬ
снег
пепел
спокойного
пожара
звезд
ФЕВРАЛЬ
не давали окнам заснуть
облачный ветер
ветреный дождь
дождливая ночь
и как ночь одинока
одиноким был дождь
одиноким был ветер
одиноким стонал дом
МАРТ
взметнулись побеги
птицы и дожди
АПРЕЛЬ
звезда которая еще не была звездой
и дрожала росой
на зеленом поле
шептала человеку
который еще не был человеком
и дышал травой
на утреннем ветерке
когда человек убивает небо
говорила звезда
это плохой знак для звезд
они исчезают тогда
МАЙ
на нежную розу упавший
с дерева юный лист
похож на зеленое море
огромное
заброшенное в небо
пожаром рассвета
ИЮНЬ
в глазах камешка
найденного в прибрежном песке
ловлю
влюбленный взгляд моря
ИЮЛЬ
лежу в истомленной
жарою траве
тишина
и уставшие голоса мира
скоро гигантское насекомое
подхватит меня на свои крылья
и я легкий как музыка
вознесусь к высям
и в конце концов
помирюсь с небом
АВГУСТ
бабочек – белых
искринок
уходящего лета –
схватил неожиданно
ветер
СЕНТЯБРЬ
ты уже не сентябрь
ты совсем пожелтел
и дрожишь от холода
и твое сердце усердно
стучит в сухих листьях платана
которых еще жалеет ветер –
все стучит
в ожиданье чего-то
ОКТЯБРЬ
взгляд незнакомки
свободным листком
слетевшим с дерева
падая качается в
магическом ветре моря
еще миг
исчезнет навсегда
НОЯБРЬ
села чайка
на мачту обледеневшего корабля
и стал корабль
крылатым
ДЕКАБРЬ
я был – осенью
а ты была – весной
я был – летом
а ты была — зимой
и вот прошел целый год
и ничего не изменилось
весной – был я
а ты – осенью
и я уже – зима
а ты – лето
ВОЗВРАЩЕНИЕ КАРТИНЫ
Видите – нимфа, молящаяся небу,
скрылась в морской пене
и превратилась в этот листок бумаги…
жадно читает, наверное, Пан эти строки…
***
место
нашего плача
расставаний
и смерти –
земля
а место
духовного взлета
встреч
и рождений –
сердце
***
ты едва родил меня
таинственный
и только я вымолвил слово
ты отнял его у меня
выдержал я испытание
поднял голову и возопил
жаждущий мести
и тогда ты отрезал мне язык
выдержал я испытание
голову не склонил
и вот запел
и вдруг я услышал
в своей песне
чужой незнакомый голос
прислушался и
окаменел
кажется ты вздохнул с
облегчением
Перевод с грузинского
Даниела Чкония
ИЗ СЕНТЯБРЬСКОГО ДНЕВНИКА (1975-1988)
УТРО
и мертвая птица поет
***
Будто камень в лужу –
взгляд задумавшегося человека –
за границы сада,
за город, за море, —
и мгновенно вобрал в себя небо…
А потом круги опять возвратились
морем, городом, садом
и вновь
нашли приют в глазах.
ПАМЯТНИК, КОТОРЫЙ МОГЛИ
ПОСТРОИТЬ НА ЛЮБОЙ СТРАНИЦЕ ЭТОЙ КНИГИ
Путешественник и друг мой, одуванчик,
Доверяющий себя ветру,
Земля, вода, огонь и ветер
Чередуются между этих строк.
Фон бумаги – это их белый взгляд,
Разговор их глаз,
Фон бумаги – это белый памятник
невысказанному.
ИЗ НЕОТПРАВЛЕННЫХ ПИСЕМ
Опять вспоминаю тебя… это значит, что в эту
минуту я вижу тебя… и если вижу тебя, это зна-
чит, что в эту минуту возникает желание быть с
тобой… и если возникает желание быть с тобой,
это значит, что в эту минуту я с тобой…
И если я с тобой, это значит, что в эту минуту
я уже умер.
***
Слышишь меня?
Это я – человек, который любит тебя,
но тебя нет, не было и не будет…
зову тебя все же –
оцепеневшим мгновеньем таинства,
но меня тоже нет, не было и
никогда не будет…
Корабли на рассвете разбиваются
невидимым морем,
и звенит колокол:
где ты, моя любовь,
где мы, где?..
ФРАГМЕНТЫ ИЗ СЕНТЯБРЬСКОГО
ДНЕВНИКА
2.IX. Наш мир – это мир родников,
со дна их вздымаются все вершины,
подле них шуршит зеленый дым
всех лесов
и журчат голоса невиданных светил…
И ты еще удивляешься,
почему редко перекидывается с нами
словцом человек, пьющий
их свет.
3.IX. Море снова подступало дождем,
луну опять на мелкие клочья
рвал ветер.
Наши глаза снова не узнавали
друг друга.
6.IX. Счастливее нас нет никого на свете,
незнакомка,
несмотря на то что мы никогда
не увидимся,
никогда не улыбнемся друг другу,
не приветим друг друга словом…
И все же, все же
нет никого счастливее нас,
незнакомка, ведь мы никогда
не умрем друг для друга.
6.IX. Вечность — это птицами заполненное
небо,
где летают и звенят
сердца младенцев.
7.IX. … И наступили мы ногой на
вершину – и умерла вершина…
11.IX. То, что однажды отзовется в
в сердце, вечно звучит во вселенной.
11.IX. Разве а каком-нибудь селе
или в каком-то городе,
в любой стране или на любом конти-
ненте могилы
владеют хотя бы крохотным
камешком?
Сердце – их единственное
местопребывание.
15.IX. Мы опять повстречались.
«Помню вас», — сказал Ваш взгляд,
лицо…
И – словно птица подстреленная,
окаменевшая на миг над морем –
оцепенело утро.
16.IX. … И как человек, падающий с
дерева ловит в воздухе ветку,
ловлю я порой море на берегу
и никогда не могу ухватить его взглядом…
17.IX. Та ночь была так темна,
что я боялся закрыть глаза.
17.IX. Опять лицо старика перед
глазами, —
выйдя из снов,
стоит он у порога, обиженный на
кого-то,
держит в руках вечное вино и хлеб,
«Прощай!» — говорит мне
вместо приветствия
и быстро закрывает двери.
19.IX. Как в омут брошенная глыба
рождает пузырьки и исчезает,
так тень дворца, сверкающего
множеством окон, —
исчезла вдруг в пучине ночи.
21.IX. Когда ребенок всем своим существом
слушает дождь,
это значит, что он уже
потерял что-то навеки…
21.IX. Так засыхают голоса
осенних аллей,
будто их обманывает кто-то
и сулит им – мол, вот-вот возвратитесь…
22.IX. День – странный.
Сцена печальная,
Как упавшая девчонка.
Рояль – над городом.
Голоса – просачиваются из былых
столетий.
Ветки деревьев, достигшие одиночества,
умершие и вновь рожденные
скрипками.
24.IX. Приблизительно в такой же день
свет этих трав затмит
музыку, устремленную к небу.
Приблизительно в такой же день
спрячут тебя под веками –
в соли глаз,
и никогда не выдадут.
25.IX. Женщина величественная,
с ликующим водопадом волос
покидает море…
Так только тополь выходит
из небесного дождя,
счастливый, сияющий.
26.IX. Я никогда не видел океан,
но всегда слышал его дыхание
первобытное,
его голос, похожий на голос женщины,
растекающийся по поверхности моря,
тот голос ждал моего ответа…
Я никогда не видел океан,
но он и сегодня
так размеренно и равнодушно
возвращает мне ту,
которую я любил когда-то,
ту, которая уже никогда, не повторится,
для которой
я уже давно мертв.
29.IX. Она и не жила никогда среди нас…
Но едва она поселилась в нашей
комнате,
мы назвали ее сомненьем,
а когда она захватила половину дома,
мы назвали ее испугом,
а когда она покорила весь дом,
то губы наши наконец-то вымолвили
ее настоящее имя: «Любовь».
ТОСКА ПО ГАГРЕ
темнело
небо болью проплыло по мне
и затосковал я по тебе
наскучили взгляду
тяжелые тени земли
зеленый прибой
полей
наскучил слуху
извилистый голос реки
сердцу наскучили
отстоявшиеся в запрудах столетья
и вот откуда-то сверху
усталый голос
твоего моря сказал мне:
скоро превращусь в свет луны
и женщина гордая небесная
схожая с далекой мелодией
или с неожиданным стоном
блеснула в воспоминаниях
увидел мокрые глаза ее
похожие на черные облака
так я скучал по тебе
город взглядов
так я скучал по тебе
и когда
зажмурилось небо
и пришел ветер –
сухой дождь –
почувствовал я как
влилась в кровь мою
твоя легкость
и мое тело
полетело к тебе
а сердце
так застучало
словно кто-то пытался срубить
дерево в парке Жоэквара
***
Словно усталую икону
нежно ласкает рука –
и гудит колокол, гудит…
Женщина, вышедшая из огненного моря,
лежит мертвая в лучах поля –
и гудит колокол, гудит…
Лишь одинокая колокольня
заброшенной церквушки
слышит голоса далеких звезд –
и гудит колокол…
И никак не признаться себе,
что снова, как прежде,
в тебе болят ушедшие, нежные, —
и гудит колокол, гудит…
Перевод с грузинского
Даниела Чкония
НЕ ВЕТЕР НЕЗРИМЫЙ (1975-1988)
ВРЕМЯ
Сколько столетий
мы никак не можем
его поймать
несмотря на то
что всегда перед глазами
след его
морщины на лицах людей
ЗМЕИНАЯ ЛЮБОВЬ
Я это знал, и этот страх таю,
Он – молния стремительного яда:
Вдруг разглядеть ползущую змею,
В самом названье – ощущенье гада.
Об ужасе словам не прекословь.
Да и подвластна ль им, словам нечистым,
Та страстная, та тяжкая любовь,
Как тем лучам сплетенным, серебристым?!
А я тогда убил одну из них
И проклял их неведомого Бога,
И шум, и свист, и шелест их затих…
И безмятежна мне была дорога.
Но Богу их проклятья нипочем?
Иль мой Господь продлил объятья эти? –
Двойным и серебрящимся лучом
Я их наутро в том же месте встретил.
Над бездыханной, над убитой мной,
Объяв ее, другая умирала…
Картины это леденящий зной
Храню, как тайный клад души усталой.
Да, грех на мне! Убийца, мрачный тать!
И мне расплаты не избегнуть тоже…
Но дай же верность эту испытать!
Хотя бы раз! А там… Суди мя, Боже!
***
слова
которые умерли
давным-давно
и слова
которым еще
предстоит родиться
одинаково
в сердце звучат
ГАГРА
Вот она Гагра
синей тучи привет
медленный свет
и цвет уходящего лета
осветивший лицо
женщины этой
Вот она Гагра
древняя как дорога
и наверно веленьем Бога
пролитая в дни печаль
густая немного
Вот она Гагра
крылья взгляда
в небо взметнула
и утонула
в слезинке вселенной
где-то растаяла
постепенно
Вот твоя Гагра
***
Всю ночь
тревожилась музыка
будто птица
возвратившаяся
из дальних странствий
***
Ты должна поселиться
в моем теле
трава
чтобы стал мне понятней
шепот земли
***
Человек, бредущий по дороге, — не один,
всегда рядом с ним дорога.
Дорога, текущая к синему цвету, —
не сама по себе,
всегда рядом с ней море.
Море, улетевшее в небо, — не одиноко,
всегда рядом с ним вселенная.
И вселенная тоже не одна –
всегда рядом с ней человек.
КОЛЛЕКЦИОНЕР
С каким воодушевлением ты
собирал камни и облака, травы и деревья,
ветры, реки, моря,
животных, птиц и рыб,
звезды, микробы
и секунды…
А нынче ломаешь голову:
куда же исчез человек?
ТЕЛЕГРАММЫ ИЗ ГАГРЫ
*
Твой взгляд – вселенная, а мой –
птица.
*
Глаза становятся мокрыми, будто лебеди
в голубом дожде, глаза волнуются,
как море во время бури. Глаза
умирают, как птицы в глубине неба.
*
Сегодня тоже льет дождь, Гагра по-
хожа на море без парусов, и мне
не удается хоть на чем-то задержать
свой взгляд.
*
Стояла пальма – зеленая звезда,
водоросль неба.
*
В течение долгой ночи молния и дождь
выписывали твое имя на оконном стекле.
*
Тени Гагры – это отражение
ангелов.
*
Кричала зеленая пещера, и
крик этот был такой страшной силы,
что никому не дано услыхать его.
*
Погружался в вино взгляда
засохший родник – черный скелет
воды.
*
С берега на меня смотрит
кактус, словно с издевкой
посмеивается надо мной.
*
Цветы Гагры – это ступеньки
другого неба и другой страны.
*
Льет дождь… слились две
точки на дороге.
*
…Трава – дно неба, голубое,
исчезающее… Трава – высокий
и молчаливый дождь… Трава –
недостижимая галактика…
*
Как спокойно спит кладбище –
врата земли… Как спокойно
спит Гагра – врата неба и моря.
*
Полная пустота неба.
*
На багровое лезвие волн
медленно опустилось горячее
сердце дня.
*
Опять зажглись звезды апель-
синового цвета – глаза древнего лета.
*
Траурная процессия на улицах Гагры.
Плач – молчаливый. Крик – беззвучный.
Люди в черном – восклицатель-
ные знаки.
*
В тишине гор ржал водопад,
будто конь одинокий. Капли воды,
мельчайшие и прозрачные, птицами
парили на поверхности.
*
Листья – глаза ушедших – молча
рисовали летнее небо на летнем
небе.
*
Голос моего сердца – сигнал, обра-
щенный к небу: люб-лю, люб-лю,
люб-лю… И кто знает, до каких пор
это будет продолжаться, — одним
прекрасным днем исполнится повеленье
небес и прекратится биение
сердца.
*
Горизонт с опущенными крыльями
во время цветения горячих
облаков взметнулся в небо
*
Красные рыбаки заката на красных
лодках возвращаются из красного
моря.
*
Зеленый город и синяя вода,
посередине – песчаная полоска,
примиряющая их…
Она осторожно подымается
наверх, течет к облакам и превращается в
дорогу, по которой во все времена ходили
только вдвоем.
*
Тени моего тела, размноженные пламенем
рассвета, блуждают по всем улицам и домам,
горам и ущельям… А с тобой ни одна
из них почему-то не встречается.
*
Целых три дня, как костер,
трещал в городе дождь.
*
По утрам иногда плачет сад…
Будто всматриваешься в таин-
ственные и прекрасные глаза,
где рождаются
и находят свой конец все дороги.
*
… И часы с исчезнувшими стрелками,
молчаливые и мягкие, валялись на
берегу, как медузы.
*
О, как цветет это вечно неувядающее
вино в стакане,
как оно раскрывает,
будто роза,
свои красные губы, как
помнит, как…
*
Мы не жили ни в одном городе
земли, мы жили в голубом ле-
те, которое почему-то называ-
лось Гагрой.
*
Магнолия – как музыкальный инструмент,
нежный, небесный, освещенный космической
пылью, наполненный солнечным ветром
Перевод с грузинского
Даниела Чкония
ПИСЬМО ВОДЕ (1975-1988)
ПСАЛОМ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Давай с тобою, друг мой, потолкуем,
так, запросто поговорим,
как будто не существует вовсе
законов стихосложения,
как если б мы с тобой
в одном купе однажды оказались.
В окнах сверкают города,
тускло горят деревни,
вокзалы сменяют вокзалы,
я тебе рассказываю разные истории,
не кончается дорога,
тепло в вагоне…
Пусть тебя не удивляет
это название – «Псалом о книге»,
люблю это слово – П С А Л О М,
не возражай,
пускай оно здесь будет
и пусть звучит в беседе нашей
как орган.
Ты знать не знаешь, сколько я просил
вселенную –
дай написать
такое,
что оправдало бы
смерть дерева, превращенного в эту бумагу.
Как-то подумал –
а не издать ли книжку с чистыми листами,
чтобы эти буквы
как птицы жадные
их не клевали?..
Но видишь – не получилось…
Как я старался говорить
на языке и звезд и трав…
Я даже попытался море приручить –
хотел было пролить его на белую страницу –
пусть море скажет то,
что никогда не в силах произнести
язык мой…
Но вот набрался духу
и уселся за писанину…
Когда тебе все это не по нраву –
страницы ты заполнил замечаниями, —
я буду рад, ведь
это означает,
что ты
со мною искренен и честен…
Какое прекрасное слово
«честность».
Это слово – сам стих,
неоконченный и таинственный,
другие слова ему только мешают.
А если я тебе наскучил,
извини…
Хочешь, сожги страницы эти –
они, хотя б на краткий миг,
твои ладони обогреют и
пальцы заледеневшие…
А хочешь, сделай из страничек этих
мальчишкам самолетики
или кораблики
пусти по ручейку…
Поверь,
величественнее других обложка поплывет,
как крейсер,
но через несколько минут
она – перекосится и станет
похожа на корабль, плывущий
на кладбище забытых кораблей, —
его печальный след
напишет на воде
иероглиф,
который не перевести ни
на один язык планеты.
Была, признаться, для тебя
припрятана одна строка,
но вот не повезло –
в круженье слов она куда-то затерялась,
хоть чувствую, что где-то рядом, близко…
но стоит мне перевернуть страницу,
как тут же исчезает…
Что говорить, ведь собственная книга
выскальзывает
из рук –
она уж не моя,
совсем другой
с ее страниц
беседует со мною,
и он меня добрей и благородней…
В окнах сверкают города,
деревни,
вокзалы сменяют вокзалы,
издалека доносится голос органа,
луна тяжелым светом освещает море…
вот скоро покажется мой город…
сейчас я оставлю тебя.
Сердце сильно стучит, волнуюсь,
потому что скоро встречусь
с городом, где меня
издалека узнают и где
живут моя радость и печаль…
Как мне не хочется
сказать тебе «Прощай!».
До встречи, мой друг,
до новой встречи…
И напоследок:
эта книга
похожа на морскую чайку –
долго держаться в воздухе
устанет,
и вот тогда
ты помоги ей,
руку протяни…
***
Вот рассечено небо сумеречным цветом, и
сумеречная ладонь
женщины с мантией тех же оттенков
скрыла апрельскую зелень, и
вскрикнул красный склон, а
в высокой ночи раздался смех, и
молчаливое ожидание
налилось
в гроздьях лозы,
в которых солнце блаженная королева-светило
вот уже столько столетий
согревает поцелуи умерших.
ПИСЬМО ВОДЕ
Я так сильно тебя любил,
что боялся заговорить об этом,
боялся заглянуть в твои глаза,
боялся моего стыда
и говорил о тебе в моих песнях так, чтобы
ты не узнавала меня.
Знаю, нескончаема песня о тебе,
но существует же стон,
и он тобою вырывается.
Правда, я не молчал рядом с тобой,
но боялся оскорбить тебя многословием.
Из твоего льда, снега,
дождя выбегает мой ребенок и
протягивает мне твои руки,
и я узнаю тебя.
Ты несешь мои черные сны.
Никогда не умрет тот человек, который
проклял тебя,
потому что никогда он и не жил.
Ты приходишь словом рыб и камней,
по тебе плывет земля – мое владение.
С незапамятных времен ты смеешься над
временем,
Ты делаешь спелыми облака,
ты затопляешь ночи в себе,
стираешь перекрестки дорог
и заставляешь кружить солнечные ветра.
Разве догадывался я,
что каждая моя молитва
пела о тебе?
Едва осень уводит птиц,
едва тяжелыми шагами подступает декабрь,
едва оплавятся свечи полей,
ты вселяешься в мои глаза, и тогда
мои глаза вмещают только то, что
мой взор охватил.
Когда откроют тебя звезды заката,
когда начнут ржать пожары долин,
когда небо будет выклевано черными
точками ворон,
по капле высочишься из пространства ты,
тень ангела.
Тому, кого ты обреченным сделала, и
соломинка помогает.
Слава им, вода кто уповает на тебя,
но слава и тем губам,
которые о тебе даже одной молитвы не
вымолвили, –
ты в них тоже дышишь.
Не смогут тебя обречь на забвенье,
не смогут забыть тебя крышами –
твои птицы спокойно клюют умершие секунды, и
твое небо несет спокойные деревья.
И, вода, — ты трава тоже, и
смеется умирающий, восприявший благодать
оттого, что увидел тебя.
В твоем мерцанье летают святые бабочки, и
пьют тебя жадно люди и пески.
Гремят твои волны,
разбившиеся о высокие скалы.
Однажды кровь станет холодной, как
ты, и тогда потолкуем с тобой
неспешно.
Ты наводнением придешь в высокие леса,
вырастешь, как глаза,
которые сочатся из тебя и
о которых вспоминаю только вместе с тобой.
Ты единственное видение, и
около тебя утишаются огонь и ветер.
Хоть ты не изменяй мне,
которому изменяли часто, и
останься со мной как единственная истина,
ты ведь, вода, — ясновидящая.
Я вижу теплый хлеб твой
добытый молчанием,
вижу, как светит соль твоя, и
в пене твоих облаков слежу гордый полет
моих ласточек.
Тебе известно, что тот, кого ты присылаешь
к нам,
он тоже существует в нас…
Кто, кто красивей той женщины,
которая направляется к тебе?
Красива даже змея, устремленная к тебе, —
из какой реки вырвался
этот разорванный родничок?
Я – близорукий, думаешь, вижу тебя? –
Ты всегда начинаешь за светилами, и поэтому
тяжелая, тяжелая твоя лоза, мать-вода.
Почему хоть единожды не расцветет
твой водопад цветами, куда торопиться?
Однажды ты тоже свернешься, как кровь, и
унесешь меня пустотой своего наводнения в том
дне,
в котором я обкрадывал себя своим же
существованьем.
Ты ложишься в глаза картиной –
плоды мои губят твои ветки.
Да, я слышал твой умирающий стон,
да, чувствовал твое одиночество,
да, видел твою смерть,
но молчал так, как ты учила меня.
Помилуй…
Пусть у меня были твои берега,
пусть меня окутывали твои ветки,
пусть я дышал твоими глазами,
но шага не сделал, чтобы спасти тебя.
Помилуй…
Твою самую маленькую лужицу,
твою самую мутную лужицу,
лужицу, которая сопровождает меня по всем
дорогам,
целую я и шепчу ей:
— Послушай меня, помилуй… —
И хоть я говорю с тобой,
хоть ты слушаешь меня,
я еще не вымолвил ни одного слова,
потому что ты поселила во мне море в час моего
рожденья
и показала ему дорогу к моим глазам.
***
Эти буквы и слова –
корни невидимых глазу растений,
которые расцветают только тогда,
когда вы на них посмотрели.
Их цветы – это ваши глаза…
И разве вы смотрите
на сухие буквы и слова?
Вы смотрите
на корни собственного взгляда.
***
Отложите эту книгу…
и долго думайте о любимой тропинке,
которую медленно засасывает трава…
Только так, а не иначе, мы поверим друг другу…
***
Ты должно шелестеть, небо,
в наших садах,
но ты молчишь.
Ты должно звучать, небо,
в наших днях,
но ты молчишь.
Ты должно кричать, небо,
в наших словах,
но ты молчишь.
Перевод с грузинского
Даниела Чкония
ПО НЕБЕСКОНЕЧНОМУ ПОЛЮ (1975-1988)
ДВА ЧАСА НОЧИ. СУХУМИ
За полночь. Дождь.
Засыпающий пароход.
На губах привкус соли –
поцелуй моря.
Твои каблуки своим стуком
тревожат проспект.
Никто не кричит,
будто лодочник на перевозе:
«Как поживаешь?» или «Как
дела?»
Безлюдная набережная.
Мудрое безмолвие моря.
Холод. Шелестенье пальм.
Я люблю тебя.
Дома поменялись местами.
Бродячий пес
протек слезой по переулку.
Фонари ослепли. И окна.
Я люблю тебя.
Скорей бы уже показался
родимый дом, скорей бы.
Выбежит навстречу трава,
будто щенок.
Оближет твои туфли.
И если от тоски
предательски дрогнут колени,
она оближет тебе руки
и лицо.
ЗЕЛЕНАЯ ЗВЕЗДА
главное родиться
а смерть никогда не придет
в который раз мне толкует
заблудившаяся в кварталах зеленая звезда –
что не существует конца
там
где вечно путают небо с землей
***
Полет орла
следов не оставляет.
трава живет
и не кричит.
Звезда, она – и луч, и точка, одновременно –
в одной секунде и в одном столетье.
Желанье и бессилье –
так мы зовем картины эти
и усердно делим:
след, крик и вечность.
Но там опять спокойствие –
сияние заката и шуршанье кукурузного поля
сменяют друг друга.
***
Главное, что есть море,
волны которого возносятся к небу
синей мольбою,
становятся облаками
и потом
молчаньем белого снега
возвращаются в город.
Чтоб кто-то сказал:
есть снег, и это – главное!
КАРТИНЫ
*
Медуза – клочья сна,
видимое дыхание невидимого.
*
Горит древесина,
летят в небо дубы.
*
Голубь – маленькое утро.
*
Цветок летит к бабочке.
*
Из черных глаз полей
течет лошадь.
МЫСЛИ РЕБЕНКА,
ИДУЩЕГО К ДЕТСКОМУ САДУ
*
Есть или нет у деревьев воспитательница?
Читают ли они список деревьев?
Отвечают ли деревья – «Я здесь!»?
Говорит ли дежурное дерево,
какое дерево сегодня отсутствует?
И если есть у деревьев детский сад,
то они тоже торчат в ожидании мамы
у дверей после шести часов?
И если мамы опаздывают,
плачут ли деревья?
*
Чтобы завтра настало
утро,
сегодня должно стемнеть.
*
Почему мечется этот щенок?..
Наверное, маму потерял где-то
и с утра ищет ее след
во дворе, на дороге…
*
У похорон гораздо больше цветов,
чем у свадьбы…
*
У речки простыню выжимает
старая женщина…
из простыни она лепит лебедя
посте-
пенно…
Уже голову поднял лебедь,
широко раскрыл крылья
и вот-вот
улетит.
*
Оказывается, и в глазах есть вода…
*
С неба упала молния
как переломившаяся ветка.
*
Его – мертвого –
несут четыре человека,
он забыл, как надо ходить.
ОСЕННИЙ ПЕРЕЛЕТ
… И далёкие точки
спокойно рисуют огромную птицу, которая
прощается с выцветшим небом…
НАСТРОЕНИЕ
Когда увидел каплю,
упавшую с ветки,
вспомнил тебя,
и когда тебя увидел,
то вспомнил каплю,
упавшую с ветки.
***
Нет, это не глаза,
а раны –
омытые солью моря.
Нет, это не взгляд,
а мольба –
бессловесная и униженная.
Нет, это не молчание,
а плач –
в обнимку с тишиной, как с матерью.
Нет, это не слова,
а губы твои –
усталые птицы.
АККОРДЫ
*
Море неожиданно открыло нам
горизонт и эвкалипт – крест небесный,
стоящий на могиле смерти…
А часы молчали об этом.
*
Подстрелили птицу, и упала окровавленная
зима,
листья – побледневшие губы незримых –
умерли на земле…
В высоких травах забвения плакал взгляд
твой, Мариам…
*
Ты ушедший, который цветком прорастаешь
и снова рождаешь светом поверхность моря,
думал, что мы не узнаем тебя?
*
«Главное – не спешить», —
думали многие, прежде чем утонуть.
*
Ее поцелуй перепрятали – странные Боги,
разве умирает человек?
Это в р е м я выдумало покойника.
*
Порой я и вино беседуем
с тем, о котором все думают, что он мертв.
*
На смерть змей была похожа та ночь
ужасная и жалкая.
*
Далеко-далеко ушел мой друг,
колокольчиком молчанья звенит…
Вот и сегодня окликает меня.
Но только как губы мои говорят об этом,
удивительно, как рука моя пишет об этом,
когда смехом моего ребенка
начинается каждое мое утро
СУХУМИ
Ты сегодня такой печальный,
что я и сомневаюсь – узнают ли тебя
большие города,
привычные к гомону твоих улиц,
к твоим улыбчивым дням и
ночам, распускающим волосы, —
нет, не поверить им в твою грусть.
Набережная пепельного цвета
ссутулилась и накренилась, будто
чайка с подбитым крылом,
и молча мокнет,
обиженно мокнет
под дождем пепельного цвета,
и странный бродящий туман:
то он плывет дальше в море,
то тянется поближе к горам.
Льет бесконечный дождь
над твоими тоскующими садами,
он проникает в кафе,
гнездится в стакане вина,
таится в молчанье кофейной чашки,
тревожит музыку.
Отяжелевшее море
погружается в себя,
словно старик,
затаивший долгие мысли.
Монотонно раскачивается
корабль пустого порта.
Печальны и твои рекламы,
они сменили кричащий цвет своих букв
я сливают их с пеплом дождя.
Плохи сегодня твои дела –
вместо людских разговоров
в твоих телефонах
слышны неведомые голоса
далеких океанов.
Двери твои лениво
открываются и снова смыкаются,
будто веки дремлющего человека.
Кое-где заметишь
продавцов семечек,
которые целый день
продают
и сами же покупают
твой вид печальный.
Уединившись, стоите –
ты и дождь –
и ласкаете друг друга,
словно двое влюбленных в порту
перед разлукой…
Таким-то я и люблю тебя,
в такие-то дни ты и возвращаешься к себе,
обретая истинное свое лицо.
И весь день
мне страшно вымолвить слово,
чтоб не спугнуть этот дождь,
чтоб он не пропал,
чтоб ты не исчез.
Перевод с грузинского
Даниела Чкония
ФРАГМЕНТЫ ИЗ ПОЭМЫ «ВЫЗЫВАНИЕ ДОЖДЯ» (1982)
1
Идет юное дерево, чтобы приветствовать нас,
и ветер свистит,
дерево средних лет стоит удивленно,
и ветер свистит.
старое дерево умирает спокойно,
а ветер всё так же свистит.
Идет юное дерево, чтобы приветствовать нас,
и ветер свистит.
2
Любовь –
это олень,
сбежавший из леса,
бродячий как дождь.
Каждое слово о ней –
это капля моря,
скользящая
по ране.
3
О чем плачешь, дерево,
перевоплотившееся в этот лист бумаги?
Не стоит к нам приходить,
вернись в лес,
поселись в тишине…
Порой страшно,
когда открывается таинство, —
от побледневших губ бумаги
отделяются наши слова,
как от замерзшего озера –
птицы.
4
Куда стремится ручеек,
если не к реке.
куда стремится река,
если не к морю.
Куда стремится море,
если не к облаку
Куда стремится облако –
если не к горе.
И куда, куда стремится море –
если не к ручейку.
5
А когда сажаю саженцы,
слышу шуршание
могучего дерева
и его тень сияет
на моем лице.
6
Видел во сне –
будто я был жертвой,
и был пулей,
и был убийцей.
И застонало небо.
Непреклонно мое молчанье,
это губы моря беседуют,
а то ведь само море –
молчит.
7
Огонь,
ты тогда изменил земле,
когда подарил небу деревья.
8
Три дня шел дождь,
и только когда
исчез туман
и умерло облако,
родилось поле.
9
Наша жизнь,
как вешняя вода,
которая странным веленьем земли
стремится вниз,
к неизвестному морю,
а на самом деле
вздымается ввысь,
усердно подымает ветви деревьев
и летит вместе с листьями
к небу.
10
Сказало дерево
в лунной ночи:
«Только жажда рождает
родник,
а пустыня –
глаза».
11
Ведь этот лист бумаги –
место нашего согласия,
ведь в этих словах
ты живешь, земля.
Хотя бы здесь могу я
с тобою побеседовать наедине.
Хотя бы здесь скажу тебе,
бледным цветом бумаги
скажу тебе то,
что уже более ста лет
стараюсь сам забыть…
Разве нечто такое произнесет
мой язык,
из-за чего ты не узнаешь меня…
О детях говорю тебе, земля,
о детях,
пощади их, родных,
особенно ушедших детей, земля.
Затаи их отдалившиеся от нас сердца
в твоих Летах
и поздравь их с возвращеньем.
Ночами помоги им,
сделай так, чтобы пели их глаза –
осторожные птицы ночей,
и сохрани их улыбку,
не отдавай улыбку
ядовитому песку забвенья –
сохрани и эту жестокость.
Они уходили от нас сразу же –
после рождения,
они прятались от нас в каждой вещи,
и наш недоверчивый взгляд
спотыкался на их сиянии,
превращался в пылинку.
Бабочка – затаившаяся на цветке!
Дважды зацветший цветок!
В этом был смысл
их прихода, плачущие мамы.
Они недостижимы для нас,
они еще не рождены,
наши дети –
мертвые наши дети,
которые так весело смеются
над нами откуда-то издалека.
Видишь, земля,
эти буквы тоже так обнимают друг друга,
как ласточки на раннем снегу,
не сумевшие перелететь через зиму.
12
Мы поем
об увиденном на этом свете,
до чего дотронулись руками
и полюбили.
Все удержал взгляд –
оно дается нам на мгновенье,
а потом, словно кто-то подал ему
знак, — исчезает.
И поем мы увиденному,
чтобы вернуть его к истоку,
чтобы размножить его
и подарить ему
вечное движение.
Но есть песни,
которые никому не дано спеть
так, как родившему их народу…
Давно уже погибли они,
только море хранит для нас
древний стон.
Те песни, они ведь спасены
от вечной изменчивости?..
Спасены!
Но есть слова,
которые никогда не выскажет язык,
потому что мы не владеем
теми чувствами, которые они
могли бы выразить,
у нас нет тех предметов,
которые они могли бы отражать,
и нет голоса,
которым можно было
их высказать…
они тоже спасены!
Но есть сердца
которые вместо того,
чтобы стучали в одно время
вместе,
появились в разные столетия
и поэтому до конца не смогли
догореть…
Спасены!
Но есть мужчины и женщины,
которые рождены друг для друга,
но они никогда, нигде
не встретятся,
и их души останутся вечно спокойными…
Спасены!
Но есть дети,
которых никто не ждет на земле,
и они не родятся никогда,
потому что их родители
никогда не жили рядом с нами,
и никогда не будут жить…
Спасены!
***
Глазастая дочь лозы,
разве не разом мы запомнили их,
разве не одни и те же они?
Волосок и земля –
во время заката –
одинаково колыхающиеся.
Вода и женщина –
волосожурчащие,
одинаково тоскующие.
Жеребенок и дитя –
спокойными глазами
глядящие в сторону наших дорог.
И две руки –
веселящемуся и плачущему
протянутые по-братски.
ДЕРЕВО
Высохла река его,
его листья разделили небо,
его время завершило небыль свою, и
все-таки, измученное,
оно стоит перед вами и ждет,
стоит обиженное и ждет,
ждет реку, которая давным-давно пересохла…
Перевод с грузинского
Даниела Чкония